 |
 |
|
Переписка
К. Ф. Богаевского
(1904-1941 годы) 4 М. А. Волошину Дорогой Максимилиан Александрович, с этим письмом посылаю Вам свои альбомы. Долго раздумывал — посылать или не посылать? Итак исполняю лишь половину Вашей просьбы. Что же касается обложки к книге Ваших стихов [7], то как ни трудно мне отказать Вам в этом, а приходится сделать это, т. к. ничего путного не могу выжать из своей головы. Уверяю Вас, дорогой, что тут не скромность виновата моя, а просто — пустота в голове моей, ничего, ничего сейчас в ней нет. А ведь Ваши стихи, особенно последние: «Кровь» [8] и «Полынь» [9] и «К солнцу» [10] произвели на меня такое большое впечатление, что казалось бы, стоит взять карандаш в руки и дело будет в шляпе. Они так глубоко коснулись моих самых заветных исканий, что не теперь, так после, а я должен буду ответить на глубоко поразившее меня слово. Ваши стихи — «К солнцу» и «Полынь»— это то, что мне всего роднее в природе, самое прекрасное и значительное, что я подметил в ней. «Земли отверженной застывшие усилья, уста Праматери, которым слова нет» — в этих словах весь символ веры моего искусства, и еще хочется сказать, что Коктебель — моя святая земля, потому что нигде я не видел, чтобы лицо земли было так полно и значительно выражено, как в Коктебеле. И солнце над ним именно то, о каком Вы сказали в своих стихах «К солнцу»; оно над Коктебелем, теперь и я это вижу, как пустынная звезда в Дюреровской «Меланхолии» [11] — «Святое око дня», «Тоскующий гигант», — прекраснее и вернее не назовешь его. Я именно об этом солнце пробую писать и говорить. Я глубоко его чувствую и понимаю и мне очень помогли в этом Ваши стихи; но у меня нет, к сожалению, достаточно сильного языка, способа, чтобы также хорошо, как Вы, сказать о солнце. Поэтому ничего не могу обещать Вам, Максимилиан Александрович. Всякий другой гораздо лучше меня сумеет иллюстрировать Вашу книгу и мне не придется краснеть за слабый рисунок. Сделать рисунок только пером и карандашом я положительно не смогу, без красок выйдет совсем бедно и сухо. То, что Вам так понравилось в моих альбомах, — все ведь это акварель или цветной карандаш, где краска так помогает рисунку, без нее же мой и без того слабый рисунок будет совсем негодным. Может быть, что-нибудь из альбомов моих Вам понравится, для иллюстрирования Вашей книги, тогда распоряжайтесь этим как своим собственным. С моими альбомами делайте, что хотите, помните, что ими я нисколько не дорожу и я о них того же мнения, как и ценитель Суков [12]. Все в них лишь приблизительное, намеки одни. Вот я их еще раз пересмотрел, привел в порядок, кое-что повыдергивал, но все же осталось много лишнего. Если б не Александра Михайловна [13], то я бы чистку альбомов произвел бы гораздо радикальнее. Но все равно, посылаю их Вам в том виде, в каком видела их последний раз Александра Михайловна, а затем — умываю руки свои. Все это время работаю маслом. Чем дальше, тем я больше убеждаюсь, что масляная краска действительно убивает во мне свободу и порыв, своей услов-щиной тона и мазка; она в конце-концов опошляет всякую первоначально-хорошую задачу-замысел. Приходится все время приноравливаться к ней. Масляная краска у меня покрывает точно дряблым телом скелет замысла, из-под нее уже не увидишь крепости и силы костей. Вот и сейчас я бьюсь над картинами: к каждой новой я приступаю в надежде побороть эту пошлость краски; но в работе незаметно она все дальше и дальше втягивает тебя как болото и картину пишешь уже не как свободный, а как раб какой-то [...] «и робкий путь склоняет прочь от цели». Что же делать? Заниматься офортом, как Вы советуете? Нужно, конечно, будет попробовать, но это уже когда я поеду в Питер и там ознакомлюсь несколько с этим делом. Масляную краску я все-таки никогда не брошу. Все мне кажется, что ею при уменьи можно будет больше сказать чем офортом. А затем я очень люблю большие, свободные пространства холста, такой простор я чувствую в них для себя. Большой холст для меня как степь широкая, по которой без конца хочется скакать на коне вдаль. Кое-что собираюсь выставить в этом году в «Новом Общ[естве]». Был на днях у Александры Михайл[овны]. Читали вместе Ваши статьи из «Руси». Все в них для меня значительно и важно. Завидовали вместе Вашей интересной жизни. Глубоко и я жалею, что мне так мало приходилось видеться с Вами. Трудно действительно мне быть одному здесь; одно искусство остается мне, оттого и отдаюсь я ему с каким-то ожесточением. Крепко жму Вашу руку. -- |
--
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
© 2011-2018 KWD (при использовании материалов активная ссылка обязательна) |
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||
