 |
 |
|
Переписка
К. Ф. Богаевского
(1904-1941 годы) 28 М. А. Волошину Мой милый и дорогой Макс! Как видишь, я не в действующей армии, а в тылу ее, и живу у берега моря в глухом и пустынном углу Крыма. Я получил твое письмо с двумя прекрасными стихотворениями, которые меня так растрогали. Милый Макс, спасибо тебе за твое бесконечно дружеское отношение ко мне. В эти дни всечеловеческой вражды такое счастье иметь настоящего друга. Боже мой, как нас всех война разбросала в разные стороны, и где и как мы встретимся? Что дальше будет, неизвестно, но пока я в полной безопасности. Сложилось все не так, как я предполагал; в действующую армию мне уехать не удалось. Приехав в тот раз из Коктебеля, я здесь в Севаст[ополе] вдруг узнал, что меня назначили командиром отдельно действующей рабочей роты и этим все пути в действующую армию у меня были отрезаны. Так, по всей вероятности, я всю войну и простою здесь и, Бог даст, придет день, и мы опять наставим парус одной ладьи у наших Киммерийских берегов. Макс, как хороши твои стихотворения, особенно мне нравится — «Россия». В какой ты чудесной стране живешь, и как, я думаю, тебе должно хорошо работаться, как многим должна быть захвачена твоя душа среди этих стихийных бурь. [...] Я все жду, что ты напишешь о художниках Франции, ведь у тебя должно быть много интересного материала. Что касается меня, то я совсем искусством] не занимаюсь — и времени почти нет свободного и душа недостаточно спокойна для этого. Неужели настанет время и я опять буду писать картины, этюды и буду так свободен, как никогда не был до войны и мир и природа будут моими?! Милый Макс, скоро ли это будет? Куда угодно попросишься, просидев столько времени в этом тусклом и постылом тылу. У меня есть надежда, что вот может быть нас пошлют выламывать крепкие двери Константинополя. Ах, как бы я хотел дожить до этого прекрасного дня, когда темная Киммерийская ладья проникнет в те соленые воды, «где в море спят созвездья островов». Мне кажется, что вся война ведется в России только за этот прекрасный день. Ни о ком я почти ничего не знаю. Из-за моей работы по роте не имею возможности хоть изредка побывать в Феодосии [...]. Еще в июле мес[яце] видел Кандаурова, нашел его в довольно бодром настроении и здоровье его много лучше. О Коктебеле я ничего тебе сказать не могу. Я был там в июле. Так необычайно странно было мне опять попасть в Коктебель бесконечно любимый, после того памятного лета, когда еще не сознанная нами буря разметала нас во все стороны. Как во сне я смотрел на все в Коктеб[еле] и на прекрасный пейзаж и на дачи, где нет жизни, и где она так недавно шумно билась, и на людей в пиджаках и как будто свободных, но и как будто лишних. Особенно такое впечатление произвел на меня Толстой со своей супругой. Боже мой, как были прекрасны в тот день горы, как чудесно сияло вечернее солнце — так прекрасно все это бывает только во сне [...] Я как раб, усаженный на галеру, прощался с родной землей и сердцу было так больно, больно, Макс, а помнишь мы когда-то ходили вместе писать этюды, а помнишь Козы [61], Рогозинского — увы, и метры и километры — где они теперь? — Много ли ты занимаешься живописью, чем и как пишешь? О, как эта радость далека теперь от меня. Меня так радует, что вот ты сейчас пишешь красками — какое это счастье, я теперь только это понял вполне [...]! Давай Бог тебе счастья и радости в работе [...] Так печально мне здесь одному [...] Крепко, крепко тебя обнимаю и целую, мой милый,
мой дорогой Макс. -- |
--
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
© 2011-2018 KWD (при использовании материалов активная ссылка обязательна) |
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||
