Переписка К. Ф. Богаевского (1904-1941 годы)
Письмо №55 :: назад::вперёд::к содержанию

55

С. Н. Дурылину Феодосия, 8 июня 1931 г.

Дорогой Сергей Николаевич! Получили мы сегодня Ваше чудесное письмо; нас обоих глубоко тронуло и Ваше внимание и любовь к нам, и Ваша любовь и память к нашей светлой земле, которую, как Вы в это верите — так и я,— Пан [130] никогда не покидал, также как дельфин наших вод. Спасибо, дорогой, за Ваши пожелания и крепости и сытости и веселья,— от всей души желаю и Вам, и милой Ирине Алексеевне этих же радостей. С весной Пан и у Вас проснулся и в деревьях, и в голосах птиц и в красках цветов, и Вы его видите из окна своей комнаты и приветствуете его приход в оттаявшие и согретые солнцем российские равнины. Великий Пан — прекраснейший бог из богов,— и никогда он не умирал на земле,— это сможем подтвердить и Вы и я — и с нас этого довольно!

Давно я Вам собирался писать и ответить на Ваше предыдущее письмо и присылку мне Вашего Сурикова [131], да все время суматошная жизнь и всякая спешная работа очень тому мешали. Была выставка в Москве «Союза Советских художников», на которой я выставил три своих «Днепростроя», а так как Вы любите мое искусство, то хотел бы рассказать Вам о том, как была принята эта моя работа и что о ней говорилось. Приведу несколько выдержек из писем, которые я получил из Москвы по поводу этих моих работ. Пишет мне С. В. Шервинский: «Ваши «Днепрострои» превосходны. Правда, странно как-то видеть Вашу живопись в сочетании с этими новыми темами, но тема Вам подчинилась; думаю, что Вы и сами чувствуете, что это — удача. Любопытно, до чего они живописно претворены, а вместе с тем не оторваны от их «технической» реальности. Фантастический гигант мне, может быть, еще привлекательней показался (композиция на тему — «Днепрострой»). Слышал стороной что от Ваших этих полотен в полном восторге архитектор Жолтовский [132]. Не знаю, как Вы относитесь к нему, но мы все с его мнением чрезвычайно считаемся. Жолтовский привык всю жизнь делать для себя внутренний отбор произведений искусства и восприятие его сделалось необыкновенно чутким и столь же строгим...»

Художница Ю. Оболенская мне пишет: «Ваши вещи прекрасны, как всегда. Это несколько как бы двусмысленно звучащее приветствие в данном случае совершенно не двусмысленно: оно обозначает, что зрелые мастера с переменой темы обычно утрачивают свой собственный язык и начинают лепетать нечто косноязычное. У Вас же совершенно этого нет, все та же ясная звучная речь не изменяющая себе. Особенно хороша вечерняя вещь с огнями [133]...» Один мой знакомый мне сообщает, в целом ряде писем всякие отзывы о моих работах самых разнообразных людей. Очень мои вещи понравились Луначарскому, Ф. Кону [134], его помощнику Рубановскому [135], который между прочим высказал такую мысль — «почему старый худ[ожник] Бог[аевский] смог дать такие прекрасные полотна, а наши молодые по плоти и крови, которых мы пестуем, до сих пор кроме халтуры ничего не дали!» Очень расхваливал редактору «Нового мира» Полонскому [136] — Кристи [137], управляющий Третьяковской гал[ереей].

Художник Григорьев, председатель нашего Общества, говорит: «Никто у нас так не мог бы подойти к «героическому» разрешению современных задач, как Вы, никто из современных художников не мог еще дать такой перспективной архитектоники, как дали Вы...». Один писатель говорит мне следующее: «Успех Ваших картин — неизменен. По-прежнему я не слышал ни одного отрицательного отзыва и нарочно беседовал со многими писателями, художниками с «провокационной» целью выведать их мысли; между прочим худож[ественный] критик Лобанов сказал мне, что эти картины Ваши ярко оттеняют бездарность нашей молодежи, отсутствие у них элементарного понятия мастерства и художественной культуры»... Были такого рода замечания по адресу одной из картин: «Слишком холодно, мрачно, нет пафоса жизни, но по оформлению, по мастерству прекрасно». В ответ слышалось, что эта холодная неподвижность всего ландшафта и дает известную величавость самой стройки и т. д.

Важно одно, картины привлекают внимание, вызывают споры и среди этих споров нет ни одного голоса, который бы говорил об упадке творчества художника, а наоборот, указывается на большое мастерство «последнего из могикан». «Характерной особенностью Вашего творчества по моему является «монументальная романтика» облеченная в одежду «изысканной фантастики». Ваши горы, строения, долы — несут в себе элементы монументальной архитектоники. Ваше творчество без всякого насилия и внутренней фальши подготовлено к изображению мотивов по своему характеру действительно грандиозных (самая большая в Европе электростанция!) Вы могли бы подарить русскому искусству и русской истории ряд крупнейших полотен первостепенной важности насыщенных революционной статикой (быть может, даже против Вашего желания, но в силу интуитивного проявления Вашего тяготения к монументу). Вот разница между Вами «неменяющимся объектом» и Юоном, пытающимся идти наперекор собственной «органики» и казаться тем, чем он никогда не был и не будет»[...] «Вчера вечером по радио читался отчет и доклад Бакушинского [138], крупного знатока искусств, о выставке Вашего общества. Сурово относясь к массе картин выставки, он буквально пел дифирамбы Вашим вещам.

Смысл его слов был такой: в настоящее время Вы почти единственный общепризнанный в Республике крупнейший пейзажист. Ваше творчество особенно необходимо Советскому Союзу. Вы лучше всех подошли к теме строительства такого гиганта как Днепрострой. В будущем, искусство вправе ждать от Вас, как от крупнейшего художника многого и Ваши картины явятся памятником нечеловеческих усилий людей строящих социализм и т. д.»[...] Я Вас утомляю, дорогой Сергей Николаевич, этими бесконечными выписками, но мне хотелось бы, чтобы и Вы приняли участие в том радостном удовлетворении, которое дала мне моя работа этой зимы. Сейчас я в сложных сборах перед поездкой на Днепровские пороги, в которой я приглашен участвовать директором Музея Днепр. Строительства— Филянским. Выезжаю отсюда в Харьков 16-го. Это будет последний рейс на пороги перед их затоплением в августе. Еду туда с радостью, странствовать и жить будем на трех дубах, состав экспедиции — 14 челов., писатели, ученые, художники, кроме меня еще трое — харьковцы — мои знакомые и друзья. В сентябре — поездка в Баку на нефтяные промысла. Рассчитываю там найти для себя немало любопытных тем для будущих картин.

С большим удовольствием прочел Вашего Сурикова, вернее Жоз[ефина] Густ[авовна] читала мне его во время моей работы. Грустно однако, что мы не увидим Вас этим летом в Феодосии, у моря и среди гор, где Пан по прежнему, несмотря ни на какие людские затеи, играет на своей свирели из тростника, и музыку эту могут слышать те, кто имеет уши.

Крепко и от всей души Вас обнимаю и целую.

Ваш всегда К. Богаевский.
Сердечный привет от меня Ирине Алексеевне.
Архив С. Н. Дурылина, Москва.

--

--

© 2011-2018 KWD (при использовании материалов активная ссылка обязательна)

.