Переписка К. Ф. Богаевского (1904-1941 годы)
Письмо №60 :: назад::вперёд::к содержанию

60

С. Н. Дурылину Феодосия, 28 июля 1932 г.

Милый и дорогой Сергей Николаевич! Видно не судьба была мне с Вами повидаться. Как не пытался, а двух дней не смог выкроить на эту поездку к Вам и в Ленинград, куда мне также нужно было съездить. Уже к концу моего пребывания в Москве, заказав за 10 дней билет в Феодосию, я рассчитывал выкроить несколько дней на эту поездку, однако ж спешная работа над диорамой не предоставила мне этой возможности и даже в день моего отъезда почти до отхода поезда мне пришлось присутствовать на заседании у Наркома Бубнова [147] — еле успел выехать, в такой суете прошла и вся моя московская жизнь. И у Михаила Васильевича [148] я всего-то раз и был, а хотелось бы мне его еще не раз видеть, а ко многим, у кого мне нужно было быть я так и не успел заглянуть — досадно мне это было очень! Так хотелось свидеться с Вами и так на душе у меня грустно, особенно теперь, когда я очутился опять от Вас далеко и возможность свидания откладывается на неопределенное время. Буду впрочем опять в Москве и по тем же делам диорамы, но это будет либо глубокой осенью или даже зимой, может быть, — тогда, — но лучше не загадывать.

По приезде в Феодосию на следующий день поехал с Жоз[ефиной] Густ[авовной] в Коктебель, т. к. узнал, что Максимилиан Александрович плохо себя чувствует; и действительно я нашел в нем значительную перемену к худшему. Через несколько дней я опять отправился пешком в Коктебель и третьего дня вернулся оттуда: Максу было очень плохо. Позавчера из города к нему вызывали доктора; сегодня я видел его и расспросил о положении больного: надежды на выздоровление конечно никакой, сейчас применяются самые сильные средства, чтобы поддержать деятельность сердца; сильно отекли ноги, а руки исхудали, пульс бьется с «выпадениями», лежа спать не может, без посторонней помощи подняться не в состоянии, сознает серьезность своего положения и кротко без жалоб переносит страдания. Уезжая в необходимую командировку на Днепрострой, которую к несчастью никак не могу отложить, я ходил в Кокт[ебель], чтобы попрощаться с Максом, и боюсь думать, что вернувшись домой из поездки на Днепр уже не застану его в живых — так трудно его состояние. Шел по горам Феодосийским, откуда открывается чудесный вид на сияющие горы Коктебеля, Отуз, Судака и дальше по Алуштинской Яйлы, а с противоположной стороны на пустынные берега Босфора Киммерийского с суровой горой Опук — вся Киммерия была перед моими глазами, та Киммерия, которую мы когда-то с милым Максом впервые открывали он в поэзии,я — в живописи; давно это было и теперь я смотрел на всю эту красоту глубоко осиротевшим, и горы и море и пустынные Азовские степи стали также осиротевшими,— они теряют своего единственного вдохновенного певца. Кто их так поймет, кто их больше его будет любить?! Тяжелая и невознаградимая это будет для меня утрата, а ведь мог бы еще жить и жить Макс, ведь годы его можно сказать, самый расцвет творчества: лет на шесть он моложе меня. Дух был дан ему большой, да сосуд — дряблый. С тяжелым чувством еду теперь на Днепрострой, тягостна для меня и эта поездка и работа, которая меня там ждет. По возвращении оттуда в конце авг[уста] хочу на сентябрь месяц отправиться в дер. Козы (это за Отузами), буду там писать этюды маслом с натуры, мне это страшно хочется сделать, т. к. давно не жил и не работал среди любезной природы, которую особенно начинаешь любить и дорожить ею после всяких днепростроев, нефтяных вышек и пр. индустриализации.

Напишите нам, дорогой Сергей Николаевич, как Вы живете, как Ваше здоровье, как работаете и не очень меня браните за то, что я Вас так жестоко поднадул обещанием приехать к Вам из Москвы. Досадно мне также, что не удалось повидать в Москве Ирину Алексеевну и расспросить ее о Вас.

Сердечно Вас обнимаю и крепко целую Любящий Вас К. Богаевский.
Архив С. Н. Дурылина, Москва.

--

--

© 2011-2017 KWD (при использовании материалов активная ссылка обязательна)

.