Биография Марины Ивановны Цветаевой (Анна Саакянц, 1991)
Мне ничего не нужно, кроме своей души :: вперёд :: назад :: к содержанию

Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Москва. 1911 год

Но самым красноречивым было стихотворение "Молитва". Лирическая героиня исполнена лихорадочной, вдохновенной силы и любви к жизни, от которой она ждет абсолюта: "Я жажду сразу всех дорог!" ..."Чтоб был легендой — день вчерашний, Чтоб был безумьем — каждый день!" И — неожиданно или естественно? — просит создателя: "Ты дал мне детство — лучше сказки И дай мне смерть — в семнадцать лет!" (Под стихотворением — дата семнадцатилетия автора.)

Здесь — крайнее проявление той романтической "диалектики души", что не покинет Цветаеву до конца дней. Жизнь и смерть, их постоянное сосуществование; "В этой жизни — ничего нельзя", — скажет Цветаева, но поразительная жизненная энергия, кипящая в ней самой, будет находиться в вечном и неизбывном противоборстве с этим ощущением, покуда не оборвется...

А пока она жива, в ней будет неугасимо гореть душевный и творческий костер—любви к жизни и к живым людям, к дорогим "теням" и к природе, к "святому ремеслу" поэта. Это—"тайный жар", скажет она словами Александра Блока. "Тайный жар и есть жить".

И еще девизы, повторенные ею впоследствии с небольшими вариациями: "Вся моя жизнь — роман с собственной душой"; "Мне ничего не нужно, кроме своей души!"

И это была правда.

Цветаева не стала кончать гимназию и весной 1911 года уехала в Крым. В Коктебеле, живя у Волошина, старшего, верного друга, благословителя ее на путь поэзии, она встретилась с Сергеем Эфроном; он был круглым сиротой, сыном революционных деятелей, близким к народническим кругам — на год моложе ее. С этого момента кончилось "трагическое отрочество" и началась "блаженная юность". В январе 1912 года Цветаева вышла за Эфрона замуж и тогда же выпустила второй сборник стихов — "Волшебный фонарь".

Этот сборник был исключением в ее творческой биографии, когда ее новые стихи повторяли, перепевали старые мотивы. Неудивительно, что в печати "Волшебный фонарь" не встретил восторгов; участники акмеистского "Цеха поэтов" С. Городецкий и Н. Гумилев удостоили книгу Цветаевой несколькими неодобрительными репликами. "Будь я в цехе, они бы не рвались, но в цехе я не буду", — заносчиво писала Цветаева, в чьем сознании просто не совмещались понятия: цех — объединение и Поэт — уединенный. И она действительно никогда не связала себя ни с одной литературной группировкой. А все, что происходило тогда в русской поэзии: соперничанье "старших" (символистов) с "младшими" (акмеистами), появление задиристых футуристов, их выступления в печати,— не сделало ее приверженкой ни одного литературного направления. "Литературных влияний не знаю, знаю человеческие", — утверждала она.

В. Брюсов "Новые сборники стихов" <Отрывок>

Довольно резкую противоположность И. Эренбургу представляет Марина Цветаева. Эренбург постоянно вращается в условном мире, созданном им самим, в мире рыцарей, капелланов, трубадуров, турниров; охотнее говорит не о тех чувствах, которые действительно пережил, но о тех, которые ему хотелось бы пережить. Стихи Марины Цветаевой, напротив, всегда отправляются от какого-нибудь реального факта, от чего-нибудь действительно пережитого. Не боясь вводить в поэзию повседневность, она берет непосредственно черты жизни, и это придает ее стихам жуткую интимность. Когда читаешь ее книгу, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру и подсмотрел сцену, видеть которую не должны бы посторонние. Однако эта непосредственность, привлекательная в более удачных пьесах, переходит на многих страницах толстого сборника в какую-то «домашность».

В.Брюсов. «Русская мысль». М., 1911 г., № 2, с. 233.

На радость
С. Э.

Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час
И звериные берлоги
И старинные чертоги...
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас!

Всюду дома мы на свете,
Всe зовя своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете...
Милый, милый, мы, как дети:
Целый мир двоим!

Солнце жжет, - на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга...
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену!

«Прости» волшебному дому

В неосвещенной передней я
Молча присела на ларь.
Темный узор на портьере,
С медными ручками двери...
В эти минуты последние
Все полюбилось, как встарь.

Был заповедными соснами
В темном бору вековом
Прежде наш домик любимый.
Нежно его берегли мы,
Дом с небывалыми веснами,
С дивными зимами дом.

Первые игры и басенки
Быстро сменились другим.
Дом притаился волшебный,
Стали большими царевны.
Но для меня и для Асеньки
Был он всегда дорогим.

Зала от сумрака синяя,
Жажда великих путей,
Пренебреженье к науке,
Переплетенные руки,
Светлые замки из инея
И ожиданье гостей.

Возгласы эти и песенки
Чуть раздавался звонок!
Чье-нибудь близко участье?
Господи, может быть счастье?
И через залу по лесенке
Стук убегающих ног...