Анастасия Ивановна Цветаева / Воспоминания

Электричество памяти

Станислав Айдинян

::содержание

Не сохранилась книга А. Цветаевой о Розанове, о которой он сам говорил, что запечатлен в ней "как в синематографе", не сохранилась их обширная переписка… И вот - прошли годы, позади революция, унесшая дым тоски, утопившая многие печали в лишениях, в тяготах, в ужасающей нищете и её преодолении. Тоска о несовершенстве мира сменилась верою, помогавшей жить, писать и не идти на компромиссы, которые предлагало время.

В самые трудные для Анастасии Ивановны годы - в тюрьме, в лагерях, потом - в ссылке - она выдержала испытания, и основой твердости её было христианство, которое она прочно несла в душе с 27 лет. Человек - это убеждения. Убеждения - это свобода и необходимость поступать по-своему, в соответствии со светом истины, который освещает твой путь…

Кроме письменных "пратекстов" существовала и первоначальная устная версия "Воспоминаний", Анастасия Ивановна рассказывала о своём детстве старшей внучке, Рите Трухачевой, об этом сказано в повести "Моя Сибирь" (1976): "Когда я начала рассказывать Рите моё детство? Лет с пяти? Трудно вспомнить.

Но рассказ родился и рос органично, обратный тому, когда я выдумывала сказки. Тут всё было “документально”, правдиво, я воскрешала бывшее с почти документальной точностью, это был труд. Он всегда происходил на ходу, по пути из села или назад в село, я умолкала на полуфразе… В следующий раз кто-нибудь из нас спрашивал: “Где мы остановились?” Это был пароль. И моё детство продолжало развертываться, повторяться — год за годом, зима за осенью и весна после зимы, все дома, все города, все страны, все подруги, все друзья. Узнавала ли все это Рита, когда, болеё десятилетия спустя, она получила в подарок мою книгу “Воспоминания” (1971)?".

"Моя книга “Воспоминаний”, — писала Анастасия Ивановна в очерке "В те счастливые дни", который вошел позже в её книгу "Неисчерпаемое" (1992), — была передана в “Советский писатель” и на прочтении и рецензии лежала там болеё трех лет, и были две отрицательные рецензии Гуса и Западова, когда на вечере 80-летия Мариэтты Сергеёвны Шагинян оба мои друга Фейнберги приступили к директору Лесючевскому с настойчивой рекомендацией её напечатать.

— А вы возьметесь её редактировать? — спросил Лесючевский.
— Возьмусь! — отвечала Маэль Исаевна.

И работа началась. Я проводила у них день за днём всю ту зиму, за которую мы с Маэлью Исаевной по плану нашей работы должны были окончить пересмотр и переработку всего материала первого тома моих “Воспоминаний”".

"...Мой прелестный редактор, без которого моя книга не вышла бы, — она все бои встречала грудью, она эту книгу родила; я её только выносила...", — говорила А. И. Цветаева о М. И. Фейнберг-Самойловой. Однако обе они сетовали на вынужденный и частью цензурный характер сокращений, на которые приходилось идти. И вот, позже, от издания к изданию в "Воспоминания" Маэль Исаевна по возможности добавляла ранеё неизвестные главы.

Воскрешать к жизни преданных забвению, давать им возможность пожить еще миг — было одним из самых сильных желаний А. И. Цветаевой. Интенсивность самосознания, интенсивность личности — вот что необходимо сказать о писательнице и о том, что её сделало писательницей. Именно так нам видится А. И. Цветаева, человек, глубоко чувствующий и знающий мир. Беллетризация у неё совершенно не перевешивает достоверности, как это происходит, например, у Г. Иванова в его "Петербургских зимах" или у Э. Миндлина в "Необыкновенных собеседниках".

::содержание

ХХХ